Прохладный осенний вечер. Воздух пропитан запахом сигарет и одеколона. Ледяной ветер пробирает до костей и заставляет скукожиться от неприятных мурашек. За моей спиной угрюмо стоят безликие, серые панельные дома, от который веет такой родной российской грустью. Из окон уже горит тусклый желтый свет, из-за чего видно, чем заняты их жители: кто-то готовит ужин на кухне, кто-то смотрит телевизор или вешает в зале тюль. Через дорогу между панелек веднеется нежный ярко-малиновый закат, сопровождающийся перьевыми облаками.

«Красивые закаты у нас» - подумала я, прячась от сурового климата в собственных объятиях.

Я стою на остановке на окраине города уже сорок минут ожидая свою маршрутку.

Вот проезжает сто сорок пятая, за ней девяностая, затем тройка. – «Где же моя триста девяноста вторая?» – крутилось у меня в голове все это время.

Наконец подъезжает она: небольшая, серая, набитая людьми так, что дверь с трудом закрывалась.

На моей остановке вышло несколько людей и мне удалось влезть и встать чуть ли не в обнимку с какой-то женщиной.

- «За проезд передаем» - крикнул мне водитель.

Я, держа в руках пакеты, потянулась в портфель за  деньгами.

Пока искала купюры шурша целофаном, услышала: «А что, у нас конец света начался? Так разоделась…».

Я была в хиджабе. Не совсем поняв связь в ее словах я переспросила: «Простите, что вы сказали?»

Ответа на мой вопрос не последовало. Я решила оставить все как есть, не предавая ее словам никакого значения.

Так вышло, что мусульман в нашей местности было очень мало и мы всегда вызывали интерес у окружающих. Я привыкла к излишнему вниманию и некому осуждению во взорах прохожих и к вопросам: «А зачем тебе все это нужно? Ты ведь еще такая молодая». Но к грубости привыкнуть я не успела. Она всегда порождает во мне ответную злость.

Заплатив за проезд, нашла в уголке место для моих вещей, облокатилась на дверь и осмотрелась вокруг. В салоне было очень много знакомых лиц. Все мы ехали в один район.

Там были родители моих подруг, знакомые моей мамы, мои одноклассницы, наши соседи. Кто-то успел сесть на свободные места, кто-то тесно стоит посередине солона держась за поручни.

- Я слышала, что мечети сносить собираются, а на их местах строить церкви.- снова вышло из ее уст.

- Да что вы? А где вы слышали такое? – спросила ее рядом сидящая женщина.

- Да вот по телевизору говорили, я точно так слышала. И правильно! Я считаю, что все нужно снести. В России испокон веков жили православные, а сейчас приехали все из своих Таджикистанов, Узбекистанов и понастроили мечетей. Не должно быть так. Пусть домой едут. – уточнила тетенька.

Она была одета в объемное черное платье с просвечивающими рукавами, на груди был небольшой вырез. Волосы были окрашены в черный, но корни уже немного отросли, что выдавало ее седину. На вид ей было лет пятдесят пять. Веки приподняты, на них серые блестящие тени. На губах виднелась розовая, уже почти съеденная, перломутровая помада. Руки выдавали ее приконный возраст. Дряблая кожа обтягинала ее пухлые пальцы, отчаянно украшенные золотыми кольцами.

Я стояла молча, хотя мои щеки горели как асфальт в знойный летний день, а руки начали трястись от злости и волнения.

Мне так хотелось ответить ей, поправить ее знания истории и посоветовать меньше смотреть телевизор, но я понимала, что ее это никак не исправит, а меня может выставить в не лучшем свете.

- «Господи, как же надоели эти нерусские. Оденут на себя не пойми что и ходят, людей пугают.» - опять вырвалось из ее уст.

Все в солоне молчали. Все мамины знакомые, одноклассницы, соседи.

Я так ждала, что хоть кто-нибудь заступится за меня, ведь все меня знают и относятся ко мне хорошо. По крайней мере, мне так казалось. Но все молчали, поддерживая весь этот кошмар.

У меня славянская внешность, на мне была розовая рубашка в крупную клеку, длинная юбка и пудровый платок. Учитывая мое положение я всегда старалась одеваться так же, как остальные, чтобы сильно не выделяться в обществе, просто на мне было немного больше ткани, чем на окружающих людях.

Но и это смогло вызвать такую бурную агрессивную реакцию.

Я стояла уткнувшись в телефон и старалась забыть о произошедшем. Но она снова произнесла: -«Чего молчишь стоишь? Или русского языка не понимаешь?» - смотря мне прямо в глаза.

Мне знаком этот тип людей: нарцистичные, всегда уверенные в своей правоте, пытающиеся унизить кого-то, дабы самоутвердиться и доказать себе, что они чего-то стоят.

Как бы меня не злила эта ситуация, я понимала, что этот человек просто несчастен. Ведь счастливый никогда не проявит такое отношение к окружающим. Никогда не будет сливать свои обиды на незнакомца и провоцировать конфликт, говорить в лицо или за спиной человека вещи, которы бы ему не понравились.

Грустно все это.

Спустя остановок пять она встает со своего места и напрявляется к выходу, недовольно вздыхая.

- Дай пройти. - проборматала она в мою сторону, так как я стояла у входа.

- Пожалуйста, проходите. – сказала я, скрывая свои трясущиеся руки.

- Ой, она по русски разговаривать умеет, смотрите-ка.

Протиснувшись сквозь уставшие потные тела пассажиров она все же вышла из маршрутки и исчезла во мраке ночной остановки.

Меня не переставало трясти, щеки все еще пылали от злости. Все в солоне посматривали на меня, ожидая от меня реакции на произошедшее.

А я стояла и не знала, куда себя деть.

Всю оставшуюся дорогу я думала, почему в современном мире к мусульманам такое отношение? Почему хиджаб вызывает такую агрессию у людей взрослого поколения?

Таких историй со мной было много в самом начале моего пути ношения хиджаба. Но Всевышний продолжал оберегать мою веру и не давал мне сомневаться в моей правде.

Альхамдулиллах, я уже девять лет в хиджабе. Мир вокруг меня уже привык к мусульманкам в платках, я не сталкиваюсь с подобными ситуациями. Но та история с триста девяноста второй маршруткой до сих в моей памяти осталась темным пятном, сделавшим меня сильнее.

Гельсем Зябирова